27 октября исполнится 100 лет со дня рождения Абрама Исааковича Рабкина, художника и писателя, оставившего нам замечательные картины и две книги, одухотворённые любовью к родному Бобруйску.

О верности художника родному городу корреспондент BOBR.BY поговорила с его вдовой, Ниной Михайловной Королевой. «Я знаю, как он хотел распорядиться своим наследием, своими картинами. Вышло не так, как ему хотелось. Все эти годы я старалась найти путь к исполнению воли Абрама Исааковича. Но вот уже несколько лет не встречаюсь с городским руководством – случился перелом ноги, стало подводить здоровье. Но, конечно, я продолжаю постоянно думать о мечте мужа, который хотел, чтобы его картины служили горожанам, а не пылились в запасниках» — это слова Нины Михайловны. И это самая важная тема, которую стоит поднять в юбилей Абрама Рабкина.

О верности бобруйской земле

Нина Королева вспоминает: На земле Абрама Исаковича нет уже 12 лет. Я ходила к городскому начальству в течение 10 лет. Но я устала от того, что каждый раз надо заново вводить в суть дела.

В Бобруйске есть определённая косность. К сожалению, нет в высшем звене людей, которые были бы с этой землёй связаны, как Абрам Исаакович. Таких, наверное, больше и не родится.

Верность Абрама Исааковича Бобруйской земле была предельная, даже патриархальная. Я много думала об этой степени преданности месту, где он родился.

Парадокс в то, что он прожил жизнь вот с этой преданностью Бобруйску в самом красивом городе, который существовал в Советском Союзе, в Ленинграде. С 20 лет он постоянно там обитал, там произошло его становление, как художника, он там получил признание.

У него была мастерская недалеко от Эрмитажа, в парадной части города. И она вся была обставлена старой мебелью из Бобруйска. От мамы – тахта, платяной шкаф, буфет. Везде мамины вязанные салфеточки. Был отцовский письменный стол с резными ножками. Книжный шкаф бобруйского философа Александрова. Шкаф выбросили, Брома спас его с помойки. Тяжёлые табуреты, сколоченные на манер тех, что были дома. Низенькая скамья вдоль стены, на которой любили сидеть посетители. Он будто жил в Бобруйске.

Меня всё время удивляло, что у него чуть-чуть отстранённое восприятие Петербурга. Он отдавал должное его наполненности духовной, материальной. Но Абрам Исакович никогда не писал Петербург. Только Беларусь. Особенно Бобруйск и деревню Стрешин над Днепром.

Главная книга Рабкина

Книга «Вниз по Шоссейной» — это исповедь, признание в любви к своим родным местам и людям. Абрам Исакович написал ее в 70 лет. Но так свежо и ярко, будто это всё случилось с ним вчера.

Улица его взросления стала для него центральной улицей жизни, к которой он припадал душой, чтобы обогатиться жизненной энергией.

Это просто удивительно: так принести эти все свои родные уголки и собрать из них мир. Неповторимый совершенно мир, воскрешающий. Он говорил: когда мне невмоготу дышать, то из Петербурга еду в Бобруйск и припадаю к своей Шоссейной улице.

О лекарстве от отчаяния

Когда Брома ушёл, у меня будто жизнь оборвалась, будто всё опрокинулось. Я доходила до отчаяния. Его друг Давид, который сейчас в Германии живёт, мне сказал, когда мы говорили по видеосвязи: пишите. В апреле 2014 года я начала писать о нашей жизни. И только этим спасалась.

С 2004 года я вела дневниковые записки. Когда мужа не стало, начала перечитывать их, перерабатывать. И так о самом важном с 2004 по 2024, за 20 лет я написала. Это была напряжённая внутренняя работа. Чтобы по-настоящему закончить рукопись, планирую издать её в виде небольшой книжки. Может, 50 экземпляров, для самых близких.

Ранний пейзаж Абрама Рабкина «Вереск зацветает»

Письма, которые нет сил перечитывать

У меня есть папка с письмами. Мы жили в разных городах. Он в Санкт-Петербурге, а я в Бобруйске. И Брома мне писал. Какое было время хорошее, когда были письма. Бывало, он даже мне звонил, мы беседуем долго-долго. Он говорит: я сегодня вечером тебе ещё напишу.

Собрала эту папку уже после ухода Бромы. Всякие формы находила, как мне с ним общаться.

Последние письма от 2001 года, из Америки, где он встретился со своей сводной сестрой Лизой. Они нашлись благодаря книге «Вниз по Шоссейной», которая была напечатана в журнале. Лизе наладила связи с меценатом и в Америке была организована выставка Абрама Исаковича.

В саду художника Л. Хацановича. Осень 1999, Бобруйск

О деньгах

Брома из поколения моих родителей. Они пережили войну, а потом, на склоне жизни пережили ещё и обнуление своих сбережений. Мама с отцом были небогаты, но они копили свои трудовые сбережения на старость. Прошедшее столько чёрных дней, это поколение задумывалось о таких вещах. Брома ценил свободу – передвижений, возможностей. Он тоже думал заранее, брал больше оформительской работы, и тут такой удар для всех… Но он от этого как-то сумел мужественно освободиться.

В Америке он не продавал оригиналов больших картин, только копии или небольшой формат. Я никогда не вникала, не считала деньги. Могу сказать, что после того, как он вернулся, обеспечил свою дочь, мы жили уже более-менее свободно. Дочь Абрама Исаковича Ольга – журналистка, судьба ее складывалась драматично. В труднейший момент Оля нас тоже поддержала. Брома был ей так благодарен.

Она писала стихи, а потом перестала. Бромочка привёз папку с листочками её стихов, сказал: сделай из этого что-нибудь. И я по этой папке собрала сборник стихов, а он его оформил. Он мечтал дать дочери вдохновение, толчок, чтобы она продолжала сочинять дальше.

Дух — здесь

Мы уезжали 3 ноября из Бобруйска, а накануне в этой библиотеке Горького была презентация книги. Людей столько собралось, негде было сесть. И я помню, как к нему подходили люди и просили: можно купить книгу? Он говорил: всё будет можно. Только подождите, когда я вернусь.

Он меня готовил всё время, что уйдёт раньше. На еврейском кладбище есть часть, где похоронены не евреи, там мои родители. А где-то в середине кладбища могилы его папы. Я за этой могилой ухаживала, там рядом есть место. Незадолго до ухода Абрам Исакович очень чётко сказал: меня вот здесь похоронишь.

С мамой

Маму он забрал к себе в Петербург, когда она стала слабенькой. В коммуналке они втроём жили: Брома, его жена, тоже художница, и их дочь. Ну и маму четвёртой привезли, хотя места было очень мало. Она там умерла, её могила в Петербурге.

Он уже был так слаб. Мы купили обратные билеты на 20 декабря в Бобруйск, на Новый год. Но назад я ехала одна. Он похоронен в Петербурге на Преображенском кладбище.

Конечно, я хожу на могилу отца его, где он хотел быть захоронен. Всё равно уверена, что Брома в Бобруйске, а не в Петербурге. Его дух здесь.

Последние слова

Когда сделали операцию на сердце, кардиостимулятор поставили, это было 3 декабря. Вроде всё было хорошо. Две санитарки должны были его с каталки переложить на постель. Эти женщины вдвоём начали его перемещать и делали это неуклюже. Я вижу, что они мучают его, не справляются, подбежала. Ему стало плохо, он чуть не упал. После этого врач немедленно отправила его обратно в операционную.

В какой-то момент они вышли и сказали: мы вас сейчас туда впустим в реанимацию ненадолго.

Я вошла, они отошли в сторону. Вижу на высоком таком сидении нагой сидит и в трубках весь. И когда я только открыла дверь, и сделала шаг к нему. Он на меня глаза такие осознанные умные поднял. Мне показалось, он в сознании, что всё хорошо. И он заговорил: «Не успел…» И следующие слова я ловлю, а уже звуки уходят вниз по горлу. Я продолжение только догадалась: «… распорядиться». 

Это было наше прощание такое. Он сказал: не успел распорядиться. Я знала, что его беспокоит судьба картин. Работы все были в ленинградской мастерской.

На открытии выставки памяти художника М. Тынянова, 1990-е гг.

Нужны были средства, чтобы привезти подарок Бобруйску по месту назначения. В отделе культуры горисполкома работала Ирина Александровна Роскач. Она сделала большую работу по сбору средств на доставку работ Рабкина в Бобруйск: звонила на предприятия, обращалась к директорам, руководителям. Я бесконечно благодарна Ирине Александровне за это. Затем Светлана Николаевна Привалова, директор музея, со своими работниками перевезли этот груз.

Мечта Абрама Рабкина

Абрам Исакович не хотел помещать свои работы в Бобруйский художественный музей. Он хотел, чтобы у него была галерея, дом для картин. Помню, как мы с ним осенью часто бродили по улицам старого города. Тогда освобождались домики эти старые одноэтажные кирпичные. Он всё время высматривал. Говорил, что если были бы средства, купили мы этот домик и сделали бы галерею.

Вот такие мечты были у него.

Вся его жизнь, по существу, посвящена своему городу. Он жил, наполняясь судьбой людей своего Бобруйска. В промежутках между своим главным занятием, живописью, он написал о многих дорогих ему горожанах.

Галерея показывала бы образ города его глазами. Им увиденный, его чувствами пропитанный. Он воссоздал на своих холстах образ Бобруйска, цены которому нет.

Сейчас эти работы лежат запасниках в основном. Через 5 лет делают выставки. Брома хотел, чтобы эти работы были представлены для повседневного пользования его землякам, новым поколениям, которые будут любить свой город и свою землю.

Если бы работы его не лежали в запасниках, а служили его землякам, он был бы счастлив. Уверена, что жизнь человека творческого продолжается, пока его творчество востребовано.