РАБИНОВИЧ Шолем (псевд. Шалом Алейхем, Шолем Алейхем, Шолом-Алейхем)

Классик еврейской литературы, родился в  1859 году, в Переяславль, Полтавской губернии (ныне г. Переяслав-Хмельницкий, Киевской области). Писал на идиш, иврите и русском языках. Отец писателя  Менахем-Нохум Рабинович был состоятельным человеком, но разорился, мать торговала в лавке.  Детские годы  прошли в местечке Воронково (Воронка) Полтавской губернии.

Шолом Алейхем получил основательное еврейское образование, изучал Библию и Талмуд в хедере. В 1873-76 гг. учился в русской гимназии в Переяславле. По окончанию гимназии работал частным учителем русского языка. В это время был написан первый рассказ «Еврейский Робинзон Крузо». Был казенным  раввином в городе Лубны, занимался общественной деятельностью.

В 1884 году был опубликован его первый рассказ «Мечтатели» в «Еврейском обозрении» (СПб).

В мае 1883 года женился на дочери  богатого арендатора, в имении которого работал учителем, Ольге Лоевой и переехал в Белую Церковь, близ Киева. В 1885 году, после смерти тестя, стал наследником большого состояния, завел дело, играл на бирже, но вскоре обанкротился. В 1890 году, скрываясь от кредиторов, покинул Киев. Был за границей – в Париже и Вене. В 1893 году, после того, как теща уплатила  его долги, вернулся в Киев и снова занялся биржевой деятельностью.

В 1888-90 годы издавал альманах-ежегодник «Ди идише фолксбиблиотек». Поселившись в Одессе, выпускает журнал «Кол мевассер». В альманах  Шолом Алейхем собирал лучшие писательские  силы той поры, публиковал и свои романы, в которых описывал трагическую судьбу талантливых людей-самородков. Роман «Менахем-Мендл» принес писателю всемирную славу.

Революционные события  вынудили писателя уехать. С 1906 года  вместе с семьей живет в Нью-Йорке, там же были опубликованы первые главы повести «Мальчик Мотя». Через некоторое время, совершая турне  по Польше и России, заболел туберкулезом. В 1908 году вышло знаменитое «Юбилейное издание»  в 14 томах, куда вошли  почти все произведения писателя. Писал для детей – «Сказки гетто» (1898 г.), рассказы «Пинта-разбойник» и «Кафтан его сиятельства» (1899 г.).

Первая Мировая война застала  писателя в Германии. Как поданный России он был интернирован в Данию. С 1914 года жил в Нью-Йорке. Шолом Алейхем пробовал себя и в поэзии («Дочь еврея», «Еврейские крючкотворы», «Спи, Алеша», и др.). Публиковал газетные фельетоны-зарисовки: «Картины Бердичевской улицы», «Картины Житомирской улицы», «С дороги» и др., в которых обличал нравы еврейских кварталов. Своему отцу он посвятил книгу рассказов «Букет цветов, или Стихотворения в прозе».

После Кишиневского погрома издавал сборник «Помощь» (в помощь пострадавшим от погромов), вступил в переписку с Л. Толстым, А. Чеховым, В. Короленко, М. Горьким, предложив принять участие в сборнике.

В 1909-10 годах писатель работал над главным своим произведением – романом «Блуждающие звезды». В 1992 году в России роман был экранизирован (реж. В. Шидловский).

Значение  творчества Шолом Алейхема  для еврейской литературы огромно, он показал еврейскую жизнь как «еврейскую комедию», а не как трагедию рассеяния. В мае  1916 года Шалом Алейхем умер.

В 1918 году в Петрограде был издан сборник «Памяти Шалома Алейхема», а в 1917-25 года  в Нью-Йорке вышло в свет полное собрание сочинений (28 томов) писателя. В 1964 году в Тель-Авиве был основан музей «Бейт Шалом Алейхем». Дом-музей существует и на родине писателя в городе Переяслав-Хмельницком. В 1997 году в Киеве писателю установлен памятник.

Излюбленным  видом общения  Шолом Алейхема  с читателем были вечера, на которых он выступал с чтением рассказов. Так, в 1912 году в нашем городе  в здании Пожарного переулка состоялся литературный вечер писателя, местная газета на идиш «Бобруйскер вохнблат» («Бобруйский еженедельник») опубликовала его рассказ, посвященный этому событию - «Место в загробном мире». Перевод Авраама Белова.

Место в загробном мире.

Вы пишете, что желателен мой приезд в Бобруйск, отвечаю: приеду в Бобруйск  с большим удовольствием. Вспоминая предыдущий визит в этот город, должен признаться, что именно в Бобруйске я получил место в загробном мире.

Это было…  Но вы-то, несомненно, помните, когда я посетил ваш город, вы же бобруйчанин…

Это было зимой. Валил снег, но он вскоре растаял, превратившись в огромное болото. Я не должен вам описывать непролазную Бобруйскую грязь, ведь вы же бобруйчанин…

Зал, в котором состоялся мой литературный вечер, был ярко освящен множеством ламп. Их свет отражал также окружающие болота вплоть до заезжего дома, где я остановился. И так как было светло и довольно близко, я отправился на вечер пешком. Шел один, держа в руках пачку рукописей, которые собирался прочесть публике.

Вместе со мной в сторонке шел еще один человек, как и я, шлепая по густой грязи, которую освещали лампы, горевшие в зале.

Вскоре выяснилось, что человек, идущий следом и, как и я, хлюпающий по болоту – женщина.

Вначале она шагала в сторонке, соблюдая дистанцию, но постепенно расстояние между нами сократилось, и она приблизилась ко мне вплотную. Это произошло неподалеку от зала.

- Будьте так добры и здоровеньки, - произнесла она с сияющей улыбкой (по ее интонации я понял, что она из местных – литовских евреев). – И не обижайтесь, что затрудняю вас. Вы же идете на вечер Шолом-Алейхема?

- А в чем дело?

- Если на вечер Шолом-Алейхема, у меня к вам большая просьба

- А именно?

- Возьмите меня с собой, и вы совершите богоугодное дело, обретете место в загробном мире. Я бедная девушка, служу в одном из этих дворов, содержу маму и двух маленьких сестричек… И если мне удастся сэкономить несколько медяков, отнесу их Гинзбургу* и возьму напрокат книжку на субботу. Я слышала, что здесь Шолом-Алейхем, и хочу его повидать и послушать.  Если бы вы только знали, как я вырвалась на этот вечер. Догадайся об этом моя хозяйка - растерзала бы меня! Очень прошу вас совершить богоугодное дело: провести меня на вечер Шолом-Алейхема – вам обеспечено место в загробной жизни.

- Договорились, я возьму вас на Шолом-Алейхема.

Мы уже были возле зала, точнее у самой кассы.

- Пропустите эту девушку, - сказал я, и не успел оглянуться, как она уже была внутри, растворившись среди густой публики, переполнившей зал. Народа было так много, что в воздухе висели клубы пара.

Но не в этом суть дела, как любил выражаться дедушка Менделе**

В первом отделении я ее не видел  и, признаться, почти забыл о столь легко приобретенном месте в загробном мире.

Во втором отделении я заметил во втором или третьем ряду сияющую луну с двумя глазами, которые впивались в меня, как пиявки. В третьем отделении луна переместилась ко мне  поближе и оказалась в первом ряду.  А в конце вечера она оказалась  в большой группе юношей и девушек, окруживших столик, за которым я читал свои рассказы. Она хотела быть рядом со мной, и все попытки оттеснить ее не увенчались успехом. Даже не глядя на нее я чувствовал, как она энергично работает локтями во все стороны, направо и налево. И лицо ее  уже не было Луной, оно превратилось в сверкающее солнце Тамуза***

Сказать, что она меня внимательно слушала – значит,  ничего не сказать. Она жила вместе с моими героями, смеялась вместе с ними, вздыхала вместе с ними. Можно даже сказать, что в какой-то степени она помогала мне читать  свои произведения. Глядя на строки записей, я видел, как она смеется, как она вздыхает, качает головой и даже подмигивает…

Я кончил читать.

Она не аплодировала, как все другие. Глубоко вздохнула, развела руки в стороны и схватилась за голову. Потом медленно направилась к выходу. Сделав несколько шагов, обернулась и пристально взглянула на меня. Потом снова зашагала и снова оглянулась, рассматривая мое лицо.

В это время из зала начали выносить скамейки. Ведь после литературного вечера полагается устраивать танцы. Разве возможен литературный вечер без танцев? Что скажут люди? Если так принято у неевреев, мои сородичи считают своим долгом  следовать их примеру.

Танцуйте себе на здоровье, а я пойду домой, отдыхать.

Немного поостыв и собрав свои рукописи, я направился в заезжий дом. Вышел из зала и убедился, что на улице кромешная тьма, как всегда в Бобруйске после литературного вечера. Не буду распространяться, ведь вы же – бобруйчанин…

Пока мои провожатые – двое молодых парней – разыскивали свои галоши, я стоял возле здания, где состоялся вечер, неподалеку от дверей, всматриваясь в непроглядную бобруйскую темень. Внезапно две крепких, теплых руки обняли мою шею. Притянула к себе мою голову и я почувствовал на лице поцелуй – горячий, дружеский, звонкий и услышал:

- Дай Бог вам здоровья и долголетия. А место в потусторонней жизни вам обеспечено.

К счастью была глубокая темень. Мне повезло, что сопровождающие меня парни задержались в поисках галош и не стали свидетелями того, как я заработал место в загробном мире.

У моих спутников оказался фонарь, освещавший дорогу к заезжему дому. Мы дружно шлепали по бобруйской грязи, оживленно разговаривали  о вечере и громко смеялись. Вместе с нами, чуть в стороне, шла еще одна фигура. Но вскоре она отделилась, свернув налево,  и исчезла в бобруйской ночной темени.

Передайте, пожалуйста,  привет господину М., а также всем бобруйчанам – любителям загробной жизни.

Ваш Шолом-Алейхем.

* Яков Гинзбург – известный бобруйский книгоиздатель религиозной литературы и владелец книжной лавки. Давал также напрокат книжки для чтения.
** Имеется ввиду писатель Менделе Мойхер-Сфорим
*** Тамуз - самый жаркий месяц еврейского календаря, соответствующий примерно­ августу.