КАЦНЕЛЬСОН Лев Абрамович

Родился 16 августа 1932 года в Бобруйске. После школы была службы в армии, учеба в лесотехникуме.

Почти сорок лет Лев Абрамович проработал учителем труда в школе. Награжден медалями «За трудовую доблесть» и «Ветеран труда».  Был лауреатом Второго и Третьего фестивалей  народного творчества. Зарисовки и очерки Кацнельсона  публиковались в местных газетах.

Лев Кацнельсон – автор ряда миниатюр, в которых очень живо  и с тонким юмором  рассказано о жизни евреев  Бобруйска.

В 2002 году вышла книга  миниатюр «Стрелки назад».

Моня

Непролазная, вязкая грязь, из которой рвались грузовики и по брюхо проваливались лошади, обрамлялась дощатыми тротуарами. Это был шик, роскошь провинциальной улицы. После дождей с крайних досок, лужицы под тяжестью пешеходов выстреливали коварными фонтанчиками, которые оставляли на одежде возмутительно двусмысленные следы. Неплотно пригнанные доски оказывались своеобразными западнями для модниц на высоких каблуках. Сходу попавший каблук в дощатый капкан отскакивал от подошвы.  Грациозно плывущая особа далее передвигалась смешно ковыляя вверх-вниз. Из раскрашенного ротика вылетала, бывало, такая пестрая тирада, что наивные малолетки торопились узнать у старших пацанов ее истинный смысл.  Из всех топочущих, шаркающих, цокающих  подошвами шагов уже на расстоянии, по звуку, можно  было узнать походку Мони.  Один шаг ногой уверенный, твердый, другой – короткий, еле слышный, на цыпочке, и завершающий жесткий стук трости.  Поговаривали, что его хромота от боевого ранения.  Этот физический недостаток он использовал весьма оригинально.

В послевоенных круглосуточных, изнуряющих хлебных очередях Моня был для слабой, истощенной пацанвы спасательным спонсором. Когда голодная толпа штурмовала прилавок, он по избранной тактике сзади дотягивался тростью и молотил по весам так, что перепуганная продавщица, теряясь, выдавала хлеб, забыв, с перепугу, потребовать карточки. Аппетитные ароматы этого слегка запеченного месива теребили ноздри, заставляя сглатывать голодную слюну.  При дележе добычи, комментируя схватку,  Моня удовлетворенно шипел, ибо голос из-за болезни у него отсутствовал.

Ореол отважного и щедрого человека прочно занимал место в нашем воображении. Но последующие события  несколько пошатнули репутацию Мони.  Однажды выкатившаяся из подворотни разъяренная шавка кинулась на глубоко задумавшегося кумира. На глазах изумленных свидетелей, потеряв трость, Моня понесся по улице, громко причитая «Ма-а-а-а-ма!»

Знающие люди поговаривали, что шок помог выздороветь инвалиду. Скептики посмеивались: дескать, темнил парень. Лафа кончилась. С тех пор стояли мы в очереди, как все.

Пиня

С самого раннего утра, когда первый пар своим жгучим прикосновением сгонял с полок самоуверенных завсегдатаев, Пеня стойко стоял на самой верхотуре.

В парилке городской бани он - самый главный, незаменимый.  К нему почти всегда стояла обнаженная, заискивающая очередь. Пиня, виртуоз веника, делал из клиента «огурчик» и пользовался популярностью в банной аудитории. Веники в его руках порхали, нежно ласкали, теребили, поколачивали, вызывая у жертвы легкое поскуливание. Восторженный мат извергал облитый ледяной водой после добровольной экзекуции распластанный посетитель.

Обезвоженный, худющий, маленький мастер пара, веника и прочих мелких услуг занимал весьма ограниченное пространство, в отличие от своих страдающих  отсутствием аппетита клиентов.

Тусклое свечение лампочки и облако пара создавали иллюзию, что Пиня это не Пиня, а ангел, витающих в небесах, если бы не вечно мокрые трусы на вырост, прилипающие к ногам-спичкам, подчеркивающие уникальные анатомические особенности.

Справедливости ради, скажем, что ни за какие блага не нашлось бы  охотников целыми днями торчать в банной преисподней. Однако перепадавшие чаевые, не учтенные бдительным налоговым инспектором, незримыми нитями ежедневно удерживали стойкого Пиню в сфере коммунального сервиса.

В его отсутствие таксисты и другие преуспевающие клиенты чувствовали себя обделенными.

Наступило время летних отпусков. Знакомые задавали друг другу сезонный вопрос: «Вы были в Сочи? Как это, вы не были в Одессе!»

Поезда, кряхтя от натуги, устремлялись на юг, везя в переполненных  вагонах массу желающих обуглить себя на южном солнце. На станции южного направления  открываются двери шикарного, дорогого  спального вагона. На площадку вальяжно вышел человек в роскошной пижаме. Проводник почтительно посторонился. Раздался удивительно знакомый голос: «Привет, земляки!». Мы оторопело замерли у общего вагона. На площадке, разительно преображенный, неузнаваемый, стоял Пиня, величественно помахивая ручкой.

Шло время. Ветер перемен разметал людей по всему миру. Исчез Пиня. И те, кто задержался, при встрече задают один и тот же вопрос: « Вы едете?». Но поезда идут и самолеты летят в другом направлении.

Все меньше становится узнаваемых лиц. И городок теряет родной, с юморком и печалью, колорит.

Каприз фортуны

На одной улице жили приверженцы разных профессий: плотники, столяры, портные, учителя, врачи, слесари и зубные техники.

Слесари и зубных дел мастера имели дело с металлами. Большинство профессионалов жили  от получки до получки. О зубном мастеровом разговор особый. Многие проходящие мимо его дома незаметно ощупывали языком  рот,  мысленно подсчитывая расходы  в связи с текущим ремонтом жевательного аппарата. Просматривалась прямая пропорциональность: в зависимости от количества пациентов и вставленных зубов было заложено определенное количество стройматериалов в броский, величественный особняк, с основательными хозяйственными постройками. Дом – полная чаша, и эта полная чаша благосостояния  быстро наполнялась.  Хвала кариесу,  работы бедняге – отцу прожорливой семейки – хватало днем и ночью. Устав от семейных тягот и жены-язвы с ее гипертрофированным финансовым аппетитом, он отважно садился за руль первой в городе  послевоенной машины. Поскольку ехать было некуда, он парковал транспорт на самом людном месте – около магазина «Пиво-воды». Медленно распахивалась дверка. Хозяин, отражающийся в лаковом сиянии кузова, сосредоточенно обходил вокруг, заглядывая под кузов машины, как будто был совершен длительный пробег. Затем Берл принимал позу. Он становился, картинно опираясь на капот, и раскланивался со своими знакомыми снисходительными кивками. В исключительных случаях Берл отходил от своей любимицы, чтобы пожать руку работнику ОБХСС, налоговику, гаишнику. В этот  список могли  попасть благодарные завмаги и предпочитавшие находиться в тени труженики торговых баз.

Но все быстро приедается. Толпа зевак и завистников редела, и шоумен-одиночка вынужден был ехать к потерявшему притягательность домашнему очагу. Упрятав свое четырехколесное сокровище под охрану завала, раб собственности шел делать переучет мелочевки: был серьезный переполох, когда  дети-несмышленыши вынесли в песочницу  вместо совочков золотые ложечки.  Тянулись будни, перемежающиеся  осточертевшей работой, скандалами и показушным благополучием. А тут открылся «железный занавес». Его жене уже мерещился морской берег, золотистый пляж, яркий купальник, слуги с веерками – опахалами, апельсины на халяву и другие киношные и рекламные блага.  А Берлу снилась своя клиника с фигуристыми и покладистыми медичками. И непременно – «Кадиллак» с откидной крышей.

Бикицер (короче – евр.), Берл всю недвижимость  перевел  в кругленькие  ценные металлические кружочки. Загрузив для видимости в контейнер неказистый стол, дубленки, всякую накопленную хозяйственную дребедень, Берл помахал ручкой знакомым, оставшимся малочисленными, и убыл осваивать свою голубую мечту. Но у фортуны оказался строптивый характер. Она явно не хотела поворачиваться к соискателю лицом. Вскоре через знакомых пришли невеселые новости.  «Кружочки», хитроумно спрятанные в ножки стола, оказались не той пробы.   Что сделалось с Берлом - не передать!

След его и всей семейки затерялся. А жаль, зубы он делал на совесть!