В 1998 году была основана бобруйская организация ХЭСЭД (директор: Горелик Леонид Михайлович), в которой уже работало много кружков, в одном из них (группа здоровья) волонтерской деятельностью занимался Кацнельсон Лев Абрамович. Писатель, поэт, фотограф, он объединил вокруг себя энтузиастов здорового образа жизни. Его руками были изготовлены все тренажеры, массажёры, которыми пользовались члены группы.
Целью создания этой группы здоровья было помочь людям в трудной ситуации обрести себя. В это время многие столкнулись с разного рода трудностями: кто-то потерял близкого человека, кто-то оказался отвергнутым, лишним, кого-то предали. Ситуация усложнялась, если была утрачена работа, подступила старость, болезни.
Помочь активизировать личность на борьбу за выживание, использовать внутренние резервы призвана была созданная при ХЭСЭДе в дополнение к патронажной службе группа здоровья.
Подобрали методическую литературу, провели анкетирование, в котором отражалось состояние здоровья, семейное положение, профессия, увлечения.
Твердым правилом в группе считалось не замечать отклонения от нормы в весе, неловкости при выполнении движений.
Занятия состояли из отдельных элементов: работа с новинками литературы, в которых уделялось внимание питанию, двигательной активности, профилактике заболеваний, создание психологической установки на активную жизненную позицию, дыхательная гимнастика, вокалотерапия, танцевальная программа, трудотерапия (изготовление поделок), самомассаж, аутотренинг, подготовка волонтеров-инструкторов для работы с малоподвижными категориями пожилых и инвалидов, чаепитие.

Лев Кацнельсон родился 16 августа 1932 года в Бобруйске в большой еврейской семье. Учеба в школе №3, служба в армии, учеба в лесотехникуме. Почти сорок лет Лев Абрамович проработал учителем труда в школе.
Награждён медалями «За трудовую доблесть» и «Ветеран труда». Был лауреатом Второго и Третьего фестивалей народного творчества. Автор ряда миниатюр, в которых живо и с тонким юмором рассказано о жизни евреев Бобруйска. В 2002 году вышла книга миниатюр «Стрелки назад». Лев Абрамович ушёл из жизни в мае 2003 года.

Покидая этот мир, Лев Абрамович попросил жену стать продолжателем его детища, и Марина Борисовна с честью продолжила это благородное и так необходимое общине дело.
Сейчас настал черед рассказать нам об этой замечательной, благородной и удивительной женщине!

Родилась Марина Борисовна в 1937 году в Бобруйске, но практически долгие годы в нем не жила. Грянула война, и её папа, офицер, успел эвакуировать всю семью в Чкаловскую область. Местом проживания стал один из многочисленных птицезверосовхозов. После ранения папа сумел разыскать свою семью, когда в Чкалове (нынешний Оренбург) формировался новый полк.

А в 1943 году семья получила похоронку – отец погиб в сражении под Смоленском, там же и был похоронен в братской могиле.
Папе предлагали остаться работать в военкомате. У него немцы расстреляли сестру и родителей. Но он сказал:
– Как я буду людям в глаза смотреть? И ушёл воевать. Вот такой был у нас отец.
Жизнь продолжалась, мама была молодая и устроила свою жизнь – вышла замуж за бобруйчанина.
Меня забрала мамина сестра, тётя Маруся, которая жила в Ленинграде, в Бобруйск я стала приезжать на каникулы.
После войны детей комсостава брали в учебные заведения без экзаменов. Брат пошёл в военное училище, а я чуть позднее – в Ленинграде в химико-технологический институт.
Это были 50-е годы, особых мест для отдыха не было: пляж, городской парк, прогулки, увлекались велосипедами. Родственники жили на Транспортном переулке, у тёти был свой дом. И мы там проводили время.
Мама во время войны долго болела, лежала в больнице, умерла рано.
Мы приезжали каждое лето в Бобруйск, поезд останавливался на станции Березина. И когда в Жлобине пересаживались с ленинградского поезда, нам говорили:
– Ну что вы такие молодые и красивые в этот еврейский, извините, жидовский город едете?!
Были девочки знакомые, с мединститута, Рита Левина, Тася Сакунова.
Летом время проводили на пляже, на Березине. А тогда через реку ходил паром и еще частным образом переправлялись на другую сторону реки на лодках. На паром мы не успевали, и пришлось переправляться на лодках. Платили вроде по 20-30 копеек. Нашу лодку перегрузили, мы начали тонуть, и нас спасали ребята.
С детства я росла самостоятельной и понимала, что рассчитывать нужно только на себя. Поэтому я смогла сгруппироваться и не кричать, барахталась в воде, пока меня не вытянули. Потом мне мой муж говорил, если бы ты тогда кричала, он бы на мне не женился! А вместе мы прожили почти 45 лет.

– Как долго у вас продолжался букетный период?

– Я ещё тогда училась, уехала в Ленинград, мы жили на улице Ломоносова в Елисеевских домах, в квартире дяди Лёни, он был полковник и получил эту квартиру как военный. Общий коридор, один телефон на всех, рядом пять семей. Дозвониться было очень сложно, и мой будущий муж звонил мне в пять утра! Эти звонки раздражали соседей. Они приходили к тете и спрашивали: «Маруся, когда всё это закончится?!»
Я понимала, что это должно закончиться и надо что-то делать. И все эти утренние звонки завершились нашим походом в ЗАГС. Поженились мы в 1959 году. Мы снимали квартиру и начинали свою семейную жизнь со съёмного жилья, потому что в те времена с общежитиями было очень трудно.

– Скажите, пожалуйста, Вы сразу почувствовали, что это ВАШ мужчина?

– Вы знаете, да! Получилось так, с нами приехал парень, он закончил институт и работал в Кронштадте, звали его Ромка, он жил в том доме, который называют сейчас Порт-Артур. Мы познакомились с ним у Алика Серебрянникова, мой будущий муж занимался с ним вместе борьбой. Алик пригласил нас на какую-то вечеринку, и когда мы возвращались, Ромка собрался меня провожать, а я не согласилась. Я выбрала своего будущего супруга.
Кстати, муж посвятил Ромке небольшую миниатюру в своей книге «Стрелки назад», назвав ее «Ромка-атеист».
Родилась дочь, муж работал в школе, у меня вся трудовая деятельность прошла на заводе РТИ. А там, наступил 1991 год, лихое было время, все, кто мог, уезжали...
Что касается еврейства, то я в него попала совершенно случайно. Первый раз еврейскую песню услышала на свадьбе, это было так давно…
В 1998 году я ушла на пенсию, муж уже работал в ХЭСЭДе. Я стала в нём на учёт.
Это были наши первые поручения.
Директором ХЭСЭДа был Горелик Леонид Михайлович, он тогда из нас набрал команду, мы, производственники были первыми волонтерами. Я, Галина Максимовна Крамская, Фрада Минц, Клара Баскина (мама известного писателя Марата Баскина).
Мы ходили к одиноким людям, беседовали с ними, не было тогда службы патронажа. Ходили допоздна, муж искал меня и говорил, что пора и домой.
Потом была в ХЭСЭДе проверка и у нас спросили, почему нет детской программы?! И вот как-то так получилось, что мне доверили взять эту программу.

– Что это была за детская программа?

– Это была замечательная программа. Создавать её было трудно. Шел 1999 год, не было компьютеров. Нужно было привлечь молодые семьи. Потому что те, кто становился на учет, это в основном были пожилые люди. Горелик Леонид Михайлович все это понимал.
Нужно было всех обзвонить, убедить, что надо привести ребенка, составить картотеку, все это было непросто. Начинали работу по сути дела на общественных началах. Цель была собрать всех детишек. Мне повезло, потому что были замечательные родители, которые все понимали и во всем старались помочь!
Все дни рождения детей, дети сочиняли стихи, пели песни! Собралась большая, дружная семья!
Появилась возможность финансирования мероприятий, реализовать многие программы.

– А что входило в детскую программу?

– Мы беседовали с детьми об истории, традициях, еврейском календаре. О том, что детей интересовало. Многие родители даже не знали, что такое «шабат». Честно сказать, тогда я и сама толком не знала, пока меня муж не начал ко всему этому приобщать. Собиралось по сорок и более детей, не хватало места.
Наша программа была интересна не только детям, но и родители пристально за ней наблюдали и тоже учились вместе с детьми. Я находила разные игры, интересные сказки, рассказывали разные положительные примеры. И сама училась.
У нас дети занимались танцами, а мамы их тогда еще были молодые и они сказали, мы тоже хотим! И я попросила Рубинштейна Леонида Ароновича – председателя общины, чтобы нам помогли организовать группу для молодых мам, нам нашли специалиста по танцам.
Во многом приходилось импровизировать, искать, работать с литературой. Были книги с рекомендациями для детей еврейских школ. Специальных разработок для наших программ не было, мы были «пионерами». Программа начиналась в 11 часов и длилась до 14, время летело очень быстро и потом долго мы не расходились по домам. Пили чай, обсуждали.
Прошло время, дети выросли, но мы до сих пор поддерживаем связь, не было ни одной недели, чтобы кто-то из моих воспитанников не позвонил мне, не пришёл в гости, хотя все уже выросли и многие разъехались по разным уголкам земного шара.

– Интересно, кем стали эти дети?

Я могу сказать, Дима Мальчиков учится в Израиле, Кирюша Марголин поступил в радиотехнический институт, еще один мальчик Илья Пранович, закончив Пинскую школу, уехал дальше учиться в Израиль, Стасик Шафалович учится в Гродно, Турлович Никита учится в Гомеле, в общем, ни один ребенок никуда не пропал.
Цель программы: приобщить детей к еврейской жизни, культуре, глубже познакомить с историей и традициями еврейского народа, чтобы знали, кто они, была достигнута.
Для меня это было трудное время, потому что заболел мой муж, и он мне говорил: «Только не бросай работу!»

– А сейчас эта программа действует?

– Предпринимаются попытки ее воссоздать. Но это сложно, ту атмосферу, которая была двадцать лет назад, восстановить не просто. У нынешней молодежи другое мышление, другие ценности, представления о мире. Радует то, что попытки есть, и программа будет продолжена на базе ХЭСЭДа.

Из книги Л. А. Кацнельсона «Стрелки назад»

Ицик-морж

В летнюю знойную жару жухнет трава, деревья сбрасывают до срока обожженную, скрученную, пожелтевшую листву. Псы теряют интерес к своим подругам и, высунув языки, забираются в укромные места. Воробьи, широко раскрыв клювики, апатично не реагируют на приближающуюся опасность. В это время назойливый рекламный ролик «Имидж ничто – жажда все» приобретает реальный смысл. Длинные очереди выстраиваются у бочек с квасом и пивом. Стар и млад устремляется к водоемам, чтобы ощутить ласковое прикосновение воды. В этом нет ничего удивительного. Но как понять чудаков, которые в злой мороз и пургу оставляют теплые постели и первыми, еще до выхода дворников, пробивают на реке звенящий лед, вылавливают это ледяное крошево, чтобы, наконец, нагишом окунуться в омерзительно холодную воду. И это они называют закаливанием? Это их «хобби», их «конек». Только затронь эту тему, и они восторженно, взахлеб начнут рассказывать о своих необыкновенных ощущениях. Название даже придумали – «мускульная радость».
Осторожный Ицик попался на эту удочку и стал активным «моржом». Еврей-«морж» - это звучит гордо. Он мужественно страдал – страдал и выстрадал. Послали его на республиканские соревнования как активного участника секции. Парень из провинции – все в новинку: пресса «моржами» интересуется, телевидение аппаратуру монтирует, зеваки кругом. Торжественное открытие состоялось на заснеженном берегу реки. Операторы в теплых дубленках говорили длинные речи. Участники заплыва мужчины стояли в плавках. Даже самые закаленные костенеют. Снег и ветер как наждаком протягивают по спине, зубы дробь выбивают. Мужчины руками за свои гениталии держатся, чтобы их не отморозить. Одно муки страшило – женщины, участницы заплыва, в купальниках в обтяжку. Стоят, как сказочные русалочки. Стройные, фигуры точеные, кожа порозовела. Мужки-фоторепортеры балдеют, пленки не жалеют. В общем, наш посиневший герой кое-как отплюхался в проруби. Потом в гостинице чуть отогрелся. Слава Богу – обошлось.
Вечером в ресторане был прощальный ужин. Там русалочки в нарядных платьях превратились в принцесс, одна другой краше. А вокруг одной из них, самой прелестной, собрались все мужчины. Да, видно, высокого полета, денежные. Все острят, цветочки дорогие дарят, наперебой приглашают на танцы. А она с ними мила, ровна, улыбчива. Вмешалось, должно быть провидение. Присела фея передохнуть напротив Ицика. Парень обомлел, руки не слушаются, вилку не взять, глаза неприлично пялит. А она в паузах время не тратит. Все мякиш от хлебушка мнет. Вылепила миниатюрного лебедя, чем совсем его добила. Язык у несчастного отнялся. Больше видеться им не пришлось. Лебедь еще долго хранился у Ицика. Женился, дети выросли. С внуками играет, лепкой занимается. И чаще всего почему-то лепит пластилиновых лебедей.

Диссидент

В дощатом приземистом баарке собрались семьи, оторванные страшной войной от родного крова. Кажыдй жил надеждой на скорую победу. Вынести лишения всем помогали воспоминания о довоенной мирной жизни.
Москвичи, как нам казалось, выпендривались, перечисляя выставки, музеи и театры. Задетое провинциальное самолюбие требовало уравновесить аргументы в пользу нашего любимого Бобруйска, спорила детвора до хрипоты. А когда словесные аргументы исчерпывались, полемика об искусстве заканчивалась жестокой потасовкой. Разве мог какой-то МХАТ, который мы в глаза не видели, сравниться с нашей уникальной пожарной! Там, на втором этаже, в клубе над гаражом, короткую, но яркую страницу в жизни Бобруйска оставил Еврейский народный театр. И разве могли эти зазнайки москвичи понять, что такое Театр с большой буквы!
Задолго до начала спектакля зрители занимали места. У них было время осмотреться. На стенах были развешаны тематические пожарные плакаты. Розовощекий парень в каске, с выставленным вперед указательным пальцем, спрашивал: «А ты вступил в добровольное пожарное отщество?» а над занавесом висел загадочный плакат – «Учиться, учиться и еще раз учиться» В. И. Ленин». Чему учиться и как учиться было непонятно.
Однако, вернемся к зрителям. Опоздавшим приходилось стоять в проходе и позади, вытягиваться на цыпочках, чтобы следить за происходившим на сцене. В зале витал густой коктейль из сладких ароматов пудры, духов, смертельного для моли нафталина. Ради премьеры доставались из сундуков и шкафов наряды, которые одевались по большим праздникам. Нетерпение зрителей нарастало. Редкие робкие хлопки постепенно сливались в оглушительные аплодисменты, требующие немедленного появления артистов на сцене. И вот занавес, наконец, раздвигался, и начинался спектакль. Самодеятельные артисты играли искренне и с большим вдохновением.  А зрители, захваченные действом, плакали и смеялись и долго не расходились после спектакля. Даже всегда сидевший позади, чтобы не загружать сцену, богатырь Лейба-кузнец, расчувствовавшись, только на следующий день поселе событий отгибал от кулака-кувалды большой, как сарделька, закопченный палец. Это означало – так он выражает свое восхищение. Главное действующее лицо – заготовщик Неях так органически вживался в сценический образ Тевье-молочника, что сам Шолом Алейхем пожал бы ему руку. А руки у Неяха были и впрямь золотые. На фабрике он виртуозно укладывал лекала, что не оставалось отходов. Начальство не могло на него нарадоваться! И еще он знал массу анекдотов и мастерски умел их рассказать. Это знание и умение привело к тому, что кто-то из слушателей сообщил о нем куда надо. Вскоре театр прикрыли, а артист-народник Неях стал присылать семье редкие письма из какого-то «почтового ящика» в Магадане. Это было тогда большим счастьем – получить десять лет лагерей за неосторожное слово. «Могло быть хуже», - говорили, пришептывая умники, еще оставшиеся на свободе. Оказавшись на краю земли, заготовщик Неях постигал науку глубокого почитания и нежной привязанности к Великому кормчему.
Время быстротечно. Просидевшему от звонка до звонка и чудом выжившему «опасному политзаключенному», наконец дали вольную. Когда собрались гости, чтобы отпраздновать его благополучное возвращение, Неях встал и севшим от волнения голосом провозгласил первый тост за здоровье товарища Сталина. Все присутствовавшие на всякий случай активно поаплодировали. Глаза хозяина увлажнились, из них покатились слезы, которые побежали по изгибам ранних морщин на щеках и капельками повисли на подбородке. Были ли это слезы умиления или эхом пережитого – неизвестно, Магаданский «университет» научил помалкивать.